«Господи, дай мне спокойствие, чтобы принять то, что я не могу изменить,
мужество, чтобы изменить то, что я могу,
и мудрость, чтобы отличить одно от другого»
Протестантский богослов Рейнхольд Нибур

Дорогие друзья, в нашем блоге представлено много материалов по книгам и роликам нашего любимого кошачьего папы Джексона Гэлакси. Кто регулярно читает эти статьи, наверняка оценил полезность советов и опыта специалиста по поведению кошек, тем более за его спиной стоят врачи и ученые-исследователи. Как заявил сам Джексон Гэлакси, миссия его жизни — это сделать нашу планету лучшим местом для кошачьих. Мы продолжаем автобиографический рассказ о том, как два сломленных существа помогли друг другу, это были сам Джексон и главный человек в его жизни - кот Бенни. Продолжение повествования от первого лица.

«Вы теряете время на работе из-за выпивки или наркотиков?» Ну, конечно, но это не так уж и важно, атмосфера в приюте действительно неформальная. Но какой бы атрофированной ни была во мне частичка честности, я всегда ставлю галочку «да». «Вы когда-нибудь манипулировали врачом или лгали ему, чтобы получить отпускаемые по рецепту лекарства?» Да, но это не….галочка «да». Черт возьми. «Вы когда-нибудь крали у своих друзей и семьи, чтобы купить наркотики или алкоголь?» Да. «Ваше употребление наркотиков или алкоголя когда-нибудь стоило Вам отношений?» Да. «Ваше употребление наркотиков или алкоголя когда-нибудь стоило Вам работы?» Да. Черт возьми.

Я отвечаю "да" на все вопросы, кроме одного, и это только потому, что на той вечеринке, когда туда нагрянули копы, было достаточно народу, чтобы не беспокоиться о том, что меня могут догнать и арестовать. Каждый раз, когда я делаю отметки карандашом рядом с флажком, я чувствую как будто зубную боль. Следующим вечером я пошел на встречу. И на следующую. И удивил себя тем, что пошел еще на одну. Я заводил друзей, а не подвергался осуждению, что было удивительно. Когда вы понимаете, что достигли дна, вы во многом судите себя сами; люди, с которыми я встречался на собраниях, казалось, знали об этом и предлагали эмоциональный оазис. Джен тоже подталкивала меня и я хотел произвести на нее впечатление — показать ей, что я могу делать все, что захочу. Я хотел, чтобы она увидела, что я сильный, и в этом есть ирония судьбы, потому что на самом деле, посещая эти собрания, ты показываешь миру и другим сломленным людям свою сломленность.

На четвертом собрании, 23 ноября 2002 года, Дмитрий продолжил приставать ко мне: «Джексон, позволь мне прийти к тебе домой, послушай, это не больно, я просто заберу всю ту дрянь, которая лежит у тебя дома. Ты избавишься от нее. Ты уже на правильном пути, присоединяйся к нам». В ту ночь я чувствовал себя просто измотанным. Дмитрий был словесным отбойным молотком и я не мог придумать причины, чтобы продолжать сопротивляться натиску. Поэтому я сказал: «Хорошо. Завтра. Когда Бет будет на работе. Я не хочу, чтобы она видела». В ту ночь я был до хрипоты под кайфом, в стельку пьян и накачан; если бы я собирался покончить с собой, то сделал бы это с шиком. Я выкурил восьмую часть самой лучшей конопли в Боулдере, у меня было полно клонопина, я открыл две бутылки вина, у меня было немного кокса и я даже принял несколько таблеток экстази, которые обнаружил пока судорожно рылся в своих мусорных запасах. И я все это принял. Когда на следующее утро пришли ребята, там не осталось ничего, кроме приспособлений для наркотиков — трубок, бонгов, зеркал, штопоров, меня трясло, а Бенни бесстрастно наблюдал, как они забирают у меня единственное подтверждение того, что я существую, точно так же, как некоторые люди собирают старые газеты, пока в них не поселятся крысы и не проделают там свои лабиринты или как другие люди не выбрасывают толстовку своей бывшей девушки. Но они были абсолютно правы, от всего этого нужно было избавиться.

Я видел, как у людей случался рецидив, потому что у них случайно оказывалась их любимая трубка, имевшая сентиментальную ценность, они просто оставляли её где-то, а однажды находили. Кроме того, Дмитрий и его друзья не нашли клонопин, который я спрятал в нескольких местах по всей квартире. Я отнесся к этому разумно. По большей части они лежали на виду, в бутылочках, выписанных по рецепту врача. Отпускаемые по рецепту лекарства от хронической изжоги, но все же… Классическое для наркоманов «не спрашивают/не рассказывай». А потом он ушел, таща за собой на удивление большой мешок для мусора, как анти-Санта Клаус, и через несколько минут я начал паниковать.

Следующий день был похож на худший из всех, что я пережил до того в кислотном отравлении. На меня обрушились образы и полузабытые воспоминания — я общался с клиентами, усыновителями и другими администраторами с нарочитой собранностью, — в то время как я парил вне тела и высмеивал свой собственный рот за то, что из него сыпалась всякая чушь. «- Да, мэм, эта собачка действительно милая. Серьезно? Симпатичный? «Не хотите ли прогуляться с ней?» Боже, как же мне больно, как же мне больно, как же мне больно сейчас. Это не может быть из-за наркотика. Мне нужен чертов врач? «Да, он привитый». Я жалкий человек. Я тонул в стыде и осуждении себя. В тот день между моими разговорами со всеми возникала неловкая пауза, похожая на ужасное эхо, которое сопровождало мой голос, когда я поздравлял свою бабушку с днем рождения по трансконтинентальной телефонной связи. (У меня до сих пор комплекс общения на иностранных языках, из-за того, что я слышу эхо своего ужасного венгерского акцента в ответ). Ближе к вечеру я работал с особенно травмированным котом, используя метод контактной терапии, массируя ему загривок и плечи, нежно поглаживая его хвост, мое эго было настолько разрушено, что мои границы просто стерлись. Я почувствовал, что могу пойти с ним дальше. Начав с мягкого, моргающего зрительного контакта, сказав ему, что уровень доверия хороший, я положил одну руку ему на затылок, а другую - на основание хвоста. Я расслабился и больше ничего не ожидал, просто надеялся, что он позволит себе сблизиться со мной. И внезапно я почувствовал, как энергия земли проходит через мои ноги, из моих рук, через его тело, в воздух и обратно на землю, и я могу сказать, что он тоже это почувствовал. Двадцать часов назад я бы не оценил этот момент, потому что хотел спать. И именно этот момент определил, почему я решил уснуть. Это – место неспокойное, здесь есть сила, я воткнул свой бренный палец в космологическую розетку. И еще я прихватил с собой кое-кого, и попросил его на языке жестов принять приглашение. Это могло произойти только с тем, кто возвращался к жизни, кто разрушал старые связи между нейронами и создавал новые.

Это был мой первый момент безмятежности за многие годы, и я, который вернулся к жизни, отчаянно цеплялся за него в течение следующих девяноста дней (первый этап выздоровления) каждой клеточкой своего существа. Никакая сила воли в мире не помогла бы мне пережить эти первые девяносто дней самостоятельно — никакая. Но каждый раз, когда я приходил на встречу, кто-нибудь говорил о том, что нужно быть трезвым, а я смотрел на него и думал: «Я хочу того же, что и у него, я хочу снова обрести целостность, снова стать творческим человеком, снова почувствовать все, что угодно». И когда я возвращался домой, Бенни был там, как напоминание мне, живой символ души каждого измученного животного, которое прошло через мои руки за годы пребывания в приюте, как будто он тоже говорил: «Я хочу, чтобы ты пообещал мне снова стать цельным и мне нужно, чтобы ты был цельным, чтобы дать мне это». Я понял, что это обещание для нас обоих заключается в том, чтобы посвятить себя — эмоционально, физически и духовно — моей работе с животными. Я никогда не стремился к той слепой, непоколебимой духовности, проявляемой политиками и победителями Трофея Хайсмана (Трофей Хайсмана- награда, присуждаемая наиболее выдающемуся игроку футбольного турнира NCAA), когда они со слезами на глазах благодарят своих мам, своих тренеров и своего Господа и Спасителя; но в продолжающейся и неприятной суете вокруг того, что мы называем духовностью, этот призыв стал моей высшей силой.

Две недели я не принимал никаких наркотиков, когда Даниэль пригласила меня в свой кабинет в приюте и уволила. Она в двух предложениях объяснила экономическую ситуацию в новом здании и что нужны сокращения для... кадровых приоритетов... уровня пожертвований.… и в моей голове всплыла история о парне, который живет в состоянии паники из-за своего любимого, но никчемного и грязного драндулета, но не отвозит его на мойку, потому что втайне боится, что грязь - это то, что удерживает автомобиль на ходу. Возможно, именно грязь удерживала меня на плаву. Когда я завязал, грязи больше не было, и я развалился на части. Каждый, кто завязывает, знает, что бывает период, когда тебе как будто отрезали ноги, и ты просто должен научиться ходить заново. Моя работа в приюте уже привлекла внимание прессы, телевидения и радио; все, что мне теперь оставалось, это следовать по выбранному пути. Проблема заключалась в том, что этот путь был извилистым и нелепым. Очень немногие люди в стране, не имеющие ветеринарного образования, зарабатывали на жизнь, работая консультантами по поведению кошек. Но Даниэль сказала мне, что приют позаботится обо мне — в ближайшие месяцы их рекомендации станут моим основным источником дохода. Я вышел из приюта, щурясь от солнца и шока. Я помедлил, положив руку на ручку дверцы своей машины. Вздохнул и опустил голову. Внезапно параноик во мне почувствовал, что кто-то наблюдает за моим горем, я переключил передачу и со всей уверенностью «веди себя как будто», на которую был способен, сел в машину и захлопнул дверцу, готовый, как никогда, открыть своё собственное дело.

Совершенно БЕЗ (или С)

Это случилось, когда после увольнения я ехал на мою первую консультацию- у меня сломался фургон. Через неделю после того, как я покинул приют, мой компьютер буквально расплавился, а я ехал из пропахшей никотином квартиры без окон, принадлежавшей гению-агорафобу, который пообещал, что попытается починить его (он перешел от слов «Это довольно легко устранить» по телефону к словам «Это серьезная проблема», когда я приехал к нему). За неделю до того, как меня уволили из приюта, я потратил на грузовик что-то около 1600 долларов, и механик сразу предупредил меня: «Я не могу обещать, что его можно как-то отремонтировать и если ты услышишь такое "ка-ка-БАХ!", то ты знай, что этого не произошло». Я вел машину так, что у меня побелели костяшки пальцев, в поте лица подсчитывая, сколько я потрачу на компьютер в сравнении с тем, сколько я смогу заработать на этой консультации, и, о да, паниковал из-за самой консультации, когда грузовик сделал "ка-ка-БАХ". Всю машину просто заклинило. Грузовик замедлил ход до такой степени, что я слышал хруст отдельных кусочков гравия под колесами, моя эмоциональная лихорадка усилилась, ее нарастающий темп и громкость болезненно знакомы с тех дней, когда я терял рассудок. Я понимаю, что на за руль "Форда" 1987 года выпуска больше никто не сядет, поэтому, решив, что он вполне может послужить какой-то цели, я использовал его как безопасное место, чтобы полностью избавиться от своего эмоционального дерьма. Сквозь слезы и конвульсии я бросаюсь на руль и начинаю рвать на части все, что не прибито гвоздями, а затем, когда лихорадка усиливается, я буквально разрываю приборную панель на куски. Я подтягиваю ноги и пинаю спидометр через зазоры в рулевом колесе. Я рву штанину на джинсах, так как они застревают в ручном переключателе. Наконец, изнемогая от усталости, я пинаю и срываю металлическую накладку с логотипом Bronco вместе с дверцей бардачка. Мне нужен чертов сувенир. Теперь, в тишине моей разбитой машины, я знаю: вот каково это - быть полностью БЕЗ. В то утро у меня просто не было ни денег, ни работы. С этим я мог справиться. Но теперь, когда у меня не было ни денег, ни работы, ни компьютера, ни машины, я был потерян, потому что, не считая денег, работы, компьютера и машины, чего у меня действительно больше не было, так это жизненной смазки — у меня не было ничего, что могло бы сделать мое существование менее напряженным. Три недели я был чист. Я даже отдаленно не был подготовлен к тому, чтобы справиться с ситуацией, в которой оказался.

Когда наркоманы в разгар лечения начинают перечислять все важные дела, которые они должны будут сделать в течение следующих двух недель и из-за которых они не могут пока обратиться в реабилитационный центр, это именно то, чего они пытаются избежать. Мы знаем абсолютно все о том, как обрести веру по ту сторону страха, отчаяния и бесконечного дна. Мы просто видим боль и бежим сломя голову в другом направлении. Стоя на обочине дороги и плача, я позвонил отцу. «Как ты это сделал?», спросил я заплетающимся языком. «Ты приехал в эту страну, не зная английского. Ты построил бизнес с нуля, ты содержал новую семью, в то время как твои родственники сидели в стороне и просто ждали, когда ты потерпишь неудачу. Как тебе это удалось?» Тишина. «Каждый день был определенный момент, - сказал он наконец, - особенно в начале, когда я знал, что каждая пропущенная сделка - это неоплаченный счет. Каждый день я терял по продаже. Каждый день мне удавалась одна. Мой английский был ужасен. И то, чем я мог бы оплатить мою аренду, было в руках другого человека, клиента, с которым я встречался ранее. Мог ли я позвонить ему в 9:00 вечера, пока я грызу ногти? Нет. Мне пришлось сдаться. Я пришел с войны, в страхе, не было денег на еду. Я был здесь, я был полностью измотан. Я научился верить, что завтра все наладится. Какой выбор был у меня? Какой выбор есть у тебя?» Ладно. «А теперь, - сказал он тоном седовласого тренера, который успокаивает своего бойца в перерывах между раундами, когда Майк Тайсон надирает ему задницу и откусывает уши, - вот что ты сделаешь сегодня вечером, когда у тебя будет время зализать раны. Прямо сейчас у тебя есть кот, которому ты нужен. Тащи свою задницу к нему и делай то, что должен!» Так я и сделал.

Всю поездку в такси я приводил себя в порядок после своей истерики. Мои джинсы ещё утром были образчиком модного разреза на колене, а как только они зацепились за рычаг переключения передач, превратились в юбку с разрезом, так что легко можно было увидеть какого цвета мои семейные трусы. Слишком много, чтобы спрятать свою уникальность, она вылезала наружу, я сидел на заднем сиденье такси, повторяя свою новую мантру, молитву о спокойствии: «Всевышний, дай мне спокойствие, чтобы принять то, что я не могу изменить, мужество, чтобы изменить то, что я могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого». Я поймал себя на том, что нажимаю на воображаемую педаль газа и, до смерти сжимая воображаемый руль, разгоняюсь на смертельной скорости. Я не привык быть пассажиром. Но, как мне пришлось узнать на встречах в реабилитационных центрах, всякий раз, когда наркоманы садятся за руль автомобиля, они неизбежно врезаются в стену или падают с обрыва. И как правило автомобиль разбивается вдребезги.

Когда я, наконец, добрался до дома клиента, я боялся до смерти. Одно дело было прийти к кому-то домой в качестве сотрудника приюта и поработать с кошкой. Если из-за моего совета коту каким-то образом станет хуже, и его опекун в конечном итоге вернет его обратно в приют, я знал, что там я изо всех сил буду стараться и заботиться о коте, защищать и помогать в подготовке к новой жизни в новом доме. Однако теперь, когда я больше не работал в приюте, у меня не было никаких гарантий. Если я допущу ошибку, этот кот может и, скорее всего, попадет в систему и, возможно — вероятнее всего — умрет. Добавьте к этому тот факт, что если раньше неудачная консультация означала, что я, проигнорировав удар по самолюбию, списал бы это на то, что я студент, и на следующий день просто вышел на работу, то теперь неудачная консультация стала бы смертельной для нового бизнеса с точки зрения сарафанного радио. Я был бы не в состоянии платить за квартиру. Или кормить Бенни и Велурию. Или себя. Как я уже сказал: я боялся до смерти. Я был изодран в клочья, и неведомым образом какая-то черная маслянистая субстанция оставила полосы с автографами на моей одежде и, как я узнал, только вернувшись домой, на моем лице тоже. Глубоко вздохнув, я понял, что моя попытка собрать свои силы была просто шуткой, над которой только смеялась моя высшая сила, и я снова произнес молитву спокойствия, на этот раз с добавлением, которое я до сих пор использую и изменяю каждый день: «Высшая сила, даруй мне спокойствие и бескорыстную ясность, чтобы принести мир Смоки, Донне и ее семье». Еще один вдох, и я позвонила в колокольчик.

«Его зовут Смоки, - начала Донна, как только мы сели, - но сейчас мы зовем его Проблемой».
«Понимаю,» сказал я «Вот почему я здесь». Глубокий вдох.
«Обычно я начинаю с того, что прошу клиента рассказать мне, что происходит, - солгал я, молясь, чтобы она не вспомнила, что уже рассказала мне все по электронной почте, потому что я оставил распечатку в потрепанных останках «Бронко».
«Просто он стал таким агрессивным, - сказала она хриплым от эмоций голосом.
«Раньше он таким не был. Теперь он нападает на людей совершенно неожиданно. И он такой большой, что становится по-настоящему страшно».
«Насколько большой?»
«Семь с половиной килограммов».
«Конечно, - подумал я. Ты же не мог приготовить мне кошку, которая просто мочится в неположенном месте. Именно сегодня. Правда? Это будет больно. Я просто знаю это. По крайней мере, я одет для сражения». Судя по рассказу Донны, Смоки был очень похож на Бенни, что стало первым намеком на хорошие новости, которые я услышал за весь день, хотя и в довольно двусмысленной форме. По мере того, как Смоки менялся, он становился все более и более непредсказуемым. Сначала, когда они переехали в этот дом, а затем, когда семья продолжала расти. В детской находились шестимесячные близнецы и еще двое детей в возрасте трех и шести лет. Каждый раз, когда что-то менялось, Смоки переставал быть любящим котом, которого Донна и ее муж усыновили еще котенком, и становился, как она его называла, “отродьем дьявола”, по крайней мере, по мнению родственников со стороны мужа, дальних родственников, друзей и соседей. И в этом была загвоздка… Смоки никогда не «поднимал лапу» на Донну, ее мужа или детей; это все остальные поджигали быстрорастворимый фитиль Смоки и он обрушивал на них свои когти правосудия. «Он обычно зависает на верхней площадке лестницы», - сказала Донна, когда я, наконец, начал осмотр территории. И действительно, он был там, на площадке, на полпути к лестнице как в фильме «Унесенные ветром», красивый, но, несомненно, угрожающий серый кот с зелеными глазами. Его взгляд был сосредоточен на мне и по телу его пробегали нервные подрагивания. Хотя от энергии Смоки у меня буквально мурашки побежали по спине и включились мои собственные инстинкты «дерись или убегай», я отлично помнил, что на кошачью территорию нужно входить со спокойной уверенностью. Иначе они это почувствуют, и это напоминает царапанье ногтем по классной доске. Я подошел к нему на лестничной площадке и очень мягко сказал: “Привет, Смоки”, - голосом, на совершенствование которого я потратил несколько лет и который, как я знал, растоплял кошачьи сердца. Опять же, одна из обязанностей кошачьего детектива - изучить весь свой вокальный диапазон и определить для каждой отдельной кошки где в общепринятом диапазоне находится ее любимое место, где она становится восприимчивой. Этот прием был особенно полезен в тех случаях, когда я пытался установить доверительные отношения с дикой кошкой, где контакт руками, по крайней мере поначалу, невозможен.

Смоки просто не сводил с меня взгляда, и я немного задержал дыхание. Я изменил тактику. Я решил, что просто атаковать его по прямой было ошибкой; он мог воспринять это как атакующий ход, не оставляющий путей к отступлению. Так что я встал на пол сбоку от перил и снова позвал: “Эй, Смоки, привет, приятель...” И Смоки прыгнул с высоты примерно трех с половиной метров прямо мне на голову. Донна была права: в нем было семь с половиной килограммов крепких мышц, и когда он ударил меня, это было все равно, что получить кулаком в лицо. Кулаком с когтями. И зубами. Однако я оставался на удивление спокоен, хотя из меня вышибали все это вечно любвеобильное дерьмо. Пока разворачивалась замедленная съемка кровавой бойни, а вдалеке раздавался глухой, но невероятно высокооктавный крик Донны, я понял, что, если в меня когда-нибудь выстрелят с близкого расстояния, я смогу оставаться в сознании настолько, чтобы наложить жгут самому себе. Я медленно развернулся к лестнице, выжидая удобного момента чтобы отцепить передние когти Смоки от кожи своей головы (одно из вечных кошачьих разочарований заключается в том, что самые острые когти у самых агрессивных кошек, потому что ни у кого не хватает смелости приблизиться к ним, чтобы их подстричь). Тем временем он полностью перешел в режим вампира; справиться с его когтями - это одно, но вытащить его зубы из моей шеи - совсем другое. Я взял его за шкирку, присел на корточки и пригнул его, как своего партнера в извращенном танго. Я хотел поставить его в уязвимое положение, прижав спиной к полу, чтобы он инстинктивно ослабил хватку, чтобы увидеть, где он находится в случае возможного падения на пол.

Состояние фуги (диссоциативная фуга — психическое расстройство, сопровождающееся полной потерей памяти о собственной личности, когда человек испытывает временную амнезию) прошло, и он снова был “в своей шкуре” достаточно долго, чтобы прекратить борьбу и убежать. Убежать прямо к прежнему месту наверху лестницы, чтобы возобновить свою работу. Как только торнадо на полу закончилось и я, истекая кровью, опустился на колени на мраморном полу Донны, давление ослабло. Я имею в виду, что если только террорист не прятался в кладовке, я чувствовал себя в безопасности, полагая, что только что пережил несколько самых неудачных дней в своей жизни. Теперь я понимал Смоки больше, чем несколько мгновений назад, когда мучился от осознания своей профнепригодности и одновременно пытался наладить контакт с ужасно агрессивным и пугающим котом. И он показал, без тени сомнения, кто здесь главный. «Видите? Вот что происходит, - сказала Донна, подавая мне влажные салфетки. «В этом доме никто даже отдаленно не может чувствовать себя в безопасности!»

Она начала учащенно дышать, глядя на ущерб, который нанес мне кот. Я говорил ей, что могу дышать, но уверен, что в тот момент это мало что значило для меня. Было совсем не важно, что мне надо бы вымыться и остановить кровь, проступающую сквозь одежду. Эта энергия в комнате, начало лавины, вызванной осознанием худших опасений опекуна по поводу кошки, стала мне очень знакомой; после нескольких катастроф я теперь знал, что делать: Выпутывайся из этого, найди золотую середину. В противном случае судьба Смоки, как и других подобных ему котов и кошек, будет уже решена. Дело в том, что меня не беспокоило, что у меня сочилась кровь. Я просто почувствовал облегчение, когда перестал думать о том, что от результатов этой консультации зависит моя жизнь. Я имел дело со Смоки, котом, личностью с проблемами, и я знал, как с этим справиться. Я имел дело с Донной, с ее слезливым, всепоглощающим стрессом. Это было то, что я умел делать. У меня не возникало никаких вопросов о моих способностях. Это было просто общение одного существа с другими существами, все мы находились в одном и том же уязвимом месте, и это было естественно. Несмотря на мой, должно быть, совершенно отвратительный, потрепанный вид, я чувствовал, что работаю в своей рулевой рубке. «Ну», сказал я, выходя из ванной настолько отмытый, насколько это было возможно, с салфетками на шее, голове и груди, как будто я был жертвой самого ужасного несчастного случая в истории, «совершенно ясно, что он что-то охраняет наверху». Я улыбнулся, как бы желая донести до Донны, что со мной такое случалось постоянно (чего на самом деле не было), и что я в порядке (чего на самом деле не было, даже близко не было). “Пойдем посмотрим, что там наверху»!

Продолжение автобиографической повести о работе Джексона Гэлакси в приюте следует. Надеемся, что это повествование поможет вам ещё лучше понимать взаимоотношения с вашими подопечными кошками. Благотворительный фонд «Кусочек счастья для бездомной кошки» будет признателен за отзывы.